Интертекстуальность

Понятие «интертекстуальности», как неизбежной связи между текстами, имеет немало определений. Автор термина, Ю.Кристева, полагала , что «любой текст строится как мозаика цитаций, любой текст – это впитывание и трансформация какого-либо другого текста». Многочисленные исследователи в дальнейшем развивали и уточняли это определение, вводя новые понятия, такие как транстекстуальность, интермедиальность, интерсемиотичность и т. д. Интертекстуальность рассматривается в узком и широком смыслах, список формальных признаков интертекстуальности постоянно пополняется.

Это неудивительно. Текстов становится все больше, количество их, приходящихся на одного читающего, увеличивается просто потому , что темпы прироста читающих жителей планеты заметно отстают от темпов создания новых текстов. Одновременно растет и число критериев, по которым можно один текст отличить от другого, но, при этом, сами различия между текстами, естественно, стираются. Ведь чем больше общих признаков у возрастающего числа вещей, тем больше вероятность, что часть из них совпадет.

Видимо, за проблемой множественности определений понятия «интертекстуальность» стоит проблема восприятия человеком целостного бытия, которое не может быть выражено никаким частным текстом, даже самым глубоким. В физике есть понятие «каморки неточности». Оно означает, что в принципе невозможно точно определить одновременно несколько свойств частицы, например, скорость электрона и точку его нахождения. Это нисколько не мешает нам извлекать пользу их своих представления о том, что называется электроном, например, зажигать свет или набирать этот текст.

К текстам эти соображения относятся еще в большей степени. Каждый из них неизбежно содержит в себе свойства и признаки любого другого, независимо от своей уникальности. Например, признак системности, то есть общность правил сочетания знаков и набор самих знаков, составляющих текст. Попытка ухватить сходство и различие между текстами схожа с попыткой заниматься одновременно корпускулярными и волновыми свойствами электрона. Только смирившись с невозможностью описать все переплетения наборов знаков, можно не выразить, но уловить легкое дыхание истины.

Тексты как люди. Каждый уникален, имеет свою неповторимую судьбу и историю. В то же время есть нечто общее, что объединяет их всех, а именно — универсальные принципы существования. Применительно к текстам, это относится к законам, по которым текст устроен и смыслам, которые он порождает.

Именно устройство, способ изложения — вот формальный признак, который роднит предлагаемые работы. Все тексты состоят из небольших частей, связь между которыми задается их нумерацией. Количество частей и структура текстов сильно разнятся. В «Логико философском трактате» Л.Витгенштейна 574 части, объединены в 7 разделов, глубина некоторых, судя по нумерации, достигает шести уровней. «Веселая наука» Ф.Ницше содержит 63 нумерованых стихотворных, 383 прозаических раздела, не считая 14 заключительных песен, раздела. Работа Б. Спинозы «Этика» разбита на три части, в которых доказывается в общей сложности 151 теорема. Наконец, в «Кратком руководстве к риторике на пользу любителей красноречия» М.В. Ломоносова, 4 части, 12 глав и 140 параграфов.

При всем различии тематик и структуры, все эти работы роднит нечто, что Л. Витгенштейн в «Философском исследовании», называет подобием, родством: «мы видим сложную сеть подобий, накладывающихся друг на друга и переплетающихся друг с другом, сходств в большом и малом. … Я не могу охарактеризовать эти подобия лучше, чем назвав их «семейными сходствами», ибо так же накладываются и переплетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент и т.д. и т.п».

Для выявления того, как «переплетаются сходства» четырех указанных работ, составим из них единый текст, чередуя цитаты авторскими комментариями.

1. Какова связь между предметом и его описанием?

1.1 Риторика есть наука о всякой предложенной материи красно говорить и писать, то есть оную избранными речьми представлять и пристойными словами изображать на такой конец, чтобы слушателей и читателей о справедливости ее удостоверить.

1.2 Не являемся ли мы именно в этом – греками? Поклонниками форм, звуков, слов?

1.3 Весь смысл книги можно выразить приблизительно в следующих словах: то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно, а о чем невозможно говорить, о том следует молчать.

1.4 Материя риторическая есть все, о чем говорить и писать можно, то есть все известные вещи на свете, откуду ясно видеть можно, что ритор, который большее познание имеет настоящего и прошедшего света, то есть искусен во многих науках, тот изобильнее материи имеет к своему сладкоречию.

2. Условие понимания — аналогичный опыт переживания и одновременно — способность к самостоятельному мышлению.

2.1 Этой книге, быть может, недостаточно только одного предисловия, и все-таки остается под большим вопросом, могут ли помочь предисловия тому, кто сам не пережил чего-либо подобного, приблизиться к переживаниям этой книги.

2.2 Эту книгу, пожалуй, поймет лишь тот, кто уже сам продумывал мысли, выраженные в ней, или весьма похожие.

2.3 Мои предложения поясняются тем фактом, что тот, кто меня понял, .в конце  концов уясняет их бессмысленность, если он поднялся с их помощью — на них — выше их (он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того как он взберется по ней наверх). Он должен преодолеть эти предложения, лишь тогда он правильно увидит мир.

2.4 Ах! Все написанное мной
Дурацким сердцем и рукой
Достойно ли запоминанья?..

3. Для построения описания необходимы универсальные, простые, неразложимые на составные части основания.

3.1 Под причиною самого себя (causa sui) я разумею то, сущность чего заключает в себе существование, иными словами, то, чья природа может быть представляема не иначе, как существующею.

3.2 Мир есть все то, что имеет место.

Мир есть совокупность фактов, а не вещей.

Мир определен фактами и тем, что это все факты.

Потому что совокупность всех фактов определяет как все то, что имеет место, так и все то, что не имеет места. Факты в логическом пространстве суть мир.

3.3 Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т. е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которого оно должно было бы образоваться.

3.4 Под атрибутом я разумею то, что ум представляет в субстанции как составляющее ее сущность.

3.5 Под модусом я разумею состояние субстанции (Substantiae affectio), иными словами, то, что существует в другом и представляется через это другое.

3.6 Идея есть простая или сложенная: простая состоит из одного представления, сложенная — из двух или многих, между собою снесенных, например: ночи представление есть в уме простая идея. Но ежели к тому присовокуплено будет, что ночью люди после трудов дневных успокоеваются, тогда она станет сложенною, для того что в ней уже заключатся пять идей, между собою снесенных, то есть идея о ночи, о людях, о трудах, о дне и о успокоении.

3.7 Материя, ритору предложенная, всегда есть сложенная идея и называется тема. Простые идеи, из которых она составляется, называю я терминами, н. п., сия тема: неусыпный труд все препятства преодолевает имеет в себе четыре термина: неусыпность, труд, препятства, преодоление.

3.8 Простые идеи разделяю на первые и вторичные; первыми называю, которые от терминов темы непосредственно происходят,

3.9 Рой поглубже, где стоишь!
Там первопричина!

3.10 Сложенные идеи по-логически называются рассуждениями, по-риторически — периодами, которые разделяются на одночленные, двучленные, тричленные и четыречленные периоды.

3.11 Возможность вхождения объекта в атомарные факты есть его форма. Каждое высказывание о комплексах может быть разложено на высказывания об их составных частях и на предложения; полностью описывающие эти комплексы.

3.12 Дай мне клею, я из мысли

Что угодно получу!
Рифмы парные осмыслить
Не любому по плечу!

3.13 Целое есть все, что соединено из других вещей, а частями называются те вещи, которые целое составляют, н. п.: сад есть целое, а цветники, аллеи, фонтаны и беседки суть части, сад составляющие.

3.14 Свойства материальные суть: величина, фигура, тягость, твердость, упругость, движение, звон, цвет, вкус, запах, внутренняя сила, тепло и стужа.

3.15 Пространственный объект должен находиться в бесконечном пространстве (точка пространства есть аргументное место.)
Пятно в поле зрения не должно быть обязательно красным, но оно должно иметь цвет, оно окружено, так сказать, цветным пространством. Тон должен иметь какую-то высоту, объект чувства осязания — какую-то твердость и т. д.

4. Эмоции и разум составляют единое целое. Но наличие правил описания требует, чтобы что разум эмоциями управлял, а не наоборот.

4.1 Мы не какие-нибудь мыслящие лягушки, не объективирующие и регистрирующие аппараты с холодно установленными потрохами, — мы должны непрестанно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце, огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок. Жить – значит для нас постоянно превращать все, что нас составляет, в свет и пламя, а также все, с чем мы соприкасаемся, — мы и не можем иначе.

4.2 Жизненные свойства принадлежат к одушевленным вещам, из которых первые суть главные душевные: понятие, память, мечтание, рассуждение, произволение. 2) Страсти: радость, печаль, удовольствие, раскаяние, величавость, стыд, надежда, боязнь, гнев, милосердие, любовь, ненависть, удивление, гнушательство, подражание, отчуждение, благодарность, зависть, мщение. 3) Мудрость, благочестие, воздержание, чистота, милость, тщивость, великодушие, терпение, праводушие, простосердечие, искренность, кротость, постоянство, трудолюбие, послушание, вежливость. 4) Пороки: нечестие, роскошь, нечистота, бесстудие, лютость, скупость, малодушие, нетерпеливость, лукавство, лицемерие, ласкательство, продерзливость, непостоянство, леность, сварливость, упрямство, самохвальство, грубость.

4.3 Хотя стоики и думали, что аффекты абсолютно зависят от нашей воли и что мы можем безгранично управлять ими, однако опыт, вопиющий против этого, заставил их сознаться вопреки своим принципам, что для ограничения и обуздания аффектов требуются немалый навык и старание.

4.4 Пока мы не волнуемся аффектами, противными нашей природе, до тех пор мы сохраняем способность приводить состояния тела в порядок и связь сообразно с порядком разума

4.5 Аффект к вещи, которую мы воображаем просто и не как необходимую, возможную или случайную, при прочих условиях равных, бывает самым сильным из всех аффектов.

4.6 Если мы отделим душевное движение, т. е. аффект, от представления внешней причины и соединим его с другими представлениями, то любовь или ненависть к этой внешней причине, равно как и душевные волнения, возникающие из этих аффектов, уничтожатся.

4.7 Чрез сию фигуру можно советовать, засвидетельствовать, обещать, грозить, хвалить, насмехаться, утешать, желать, сожалеть, повелевать, запрещать, прощения просить, обещать, просить, возбуждать страсти, оплакивать, что-нибудь сказывать, поздравлять
 

5. Значение текста, факта, человека одновременно ясно и неуловимо. Слово и проявляет и заслоняет предмет описания.

5.1 Смысл мира должен лежать вне его. В мире все есть, как оно есть, и все происходит так, как происходит. В нем нет никакой ценности, а если бы она там и была, то она не имела бы никакой ценности.

Если есть ценность, имеющая ценность, то она должна лежать вне всего происходящего и вне Такого (So — Sein). Ибо все происходящее и Такое — случайно.

5.2 Ясно, что этика не может быть высказана. Этика трансцендентальна

5.3 Не принадлежат ли неблагоприятное стечение обстоятельств и сопротивление извне, всякого рода ненависть, ревность, своекорыстие, недоверие, суровость, алчность и насилие к благоприятствующим обстоятельствам, без которых едва ли возможен большой рост даже в добродетели?

5.4 Нам следует время от времени отдыхать от самих себя, вглядываясь в себя извне и сверху, из артистической дали, смеясь над собою или плача над собою: мы должны открыть того героя и вместе того дурня, который притаился в нашей страсти к познанию; мы должны время от времени веселиться нашей глупости, дабы остаться веселыми и в нашей мудрости!

5.5 Протяженными кверху обеими руками или одною приносят к богу молитву или клянутся и присягают; отвращенную от себя ладонь протягая, увещевают и отсылают; приложив ладонь к устам, назначают молчание. Протяженною ж рукою указуют; усугубленным оныя тихим движением кверху и книзу показывают важность вещи; раскинув оные на обе стороны, сомневаются или отрицают; в грудь ударяют в печальной речи; кивая перстом, грозят и укоряют. Очи кверху возводят в молитве и восклицании, отвращают при отрицании и презрении, сжимают в иронии и посмеянии, затворяют, представляя печаль и слабость. Поднятием головы и лица кверху знаменуют вещь великолепную или гордость; голову опустивши, показывают печаль и унижение; ею тряхнявши, отрицают. Стиснувши плечи, боязнь, сомнение и отрицание изображают.

Каким бы способом человек ни описывал себя, окружающие его предметы, понятия, каждый раз возникает вопрос о связи между описанием и его объектом, возможностями и ограничениями любого способа выражения. Мировая литература имеет немало примеров размышлений по этому поводу. Так, принц Гамлет, известный своими разнообразными сомнениями, проводил резкую черту между тем, что можно выразить и реальным чувством: «Ни эти мрачные одежды, мать,

Ни бурный стон стесненного дыханья,

Нет, ни очей поток многообильный,

Ни горем удрученные черты

И все обличья, виды, знаки скорби

Не выразят меня; в них только то,

Что кажется и может быть игрою;

То, что во мне, правдивей, чем игра;

А это все — наряд и мишура». (пер.Лозинского)

Интертекстуальность, то есть явное и скрытое цитирование, переплетение текстов, так же неизбежна, как неизменны попытки человека обнаружить и выразить смысл мироздания. Эта бесконечная игра со знаками и значениями обретает самые разные формы, оставаясь игрой, как ее описывал Й.Хейзинга в своей работе «Человек играющий», то есть свободным, вызывающим наслаждение, следованием выбранным правилам. При том, что результат игры никогда заранее не известен.

Цитируя Платона, Хейзинга пищет, что «человек сотворен игрушкою Бога» и потому «надлежит … проводить свою жизнь играя в прекрасные игры, …принося жертвы, в пении и танцах, дабы возможно было снискать расположение богов».

Интертекстуальность, в этом смысле, это прекрасная игра, отражающая бесконечные возможности и неизбежные границы созданных человеком текстов. Возможно, поэтому последняя фраза «Логико философского трактата» Л.Витгенштейна звучит так:

О чем невозможно говорить, о том следует молчать.

 

 

категория: О литературе, Бизнес, психология и прочее, Статьи; ключслова: журналистика;

 

 

5 февраля 2013

 

 

 

 

Яндекс.Метрика